Как я представляю степь
И напишет великий русский роман. Кажется, я теперь буду читать все, что напишет Васякина. Алексей Задорожный Мы все вышли из этих проклятых бандитских х, особенно в российской глуши, и ничего с этим не сделаешь. Степь калмыцкая — это наш большой дом, и каждому из нас надо заботиться о нём, чтобы оставить это богатство своим детям и внукам.
Я знаю! Это полынь, которая отдает аромат по палящими лучами южного солнца. Ближе к вечеру, когда уже спадет зной, этот аромат ощущается с большей силой, все степные травы начинают отдавать эфирные масла и запах стоит божественный. А какие ночи на юге! Когда мы только переехали, никак не могли привыкнуть к звенящей тишине и кромешной тьме. В Москве в окна светят уличные фонари, а здесь дома не можешь найти дорогу - хоть глаз выколи!
Постоянный гул, даже с закрытым окном, а здесь настолько тихо, что поначалу не по себе. Звезды - где вы видели столько звезд! Млечный путь, августовский звездопад! Ночью люблю, лежа на сене, загадывать желания и считать упавшие звезды! Папа был сильным и крутым. Потом наркотики изъяли его из мира девочки. Вернулся отец уже в другом образе - грубоватого дальнобойщика, слишком простого для столицы.
Он везёт свою дочь в Москву, где она собирается поступать в ВУЗ. Саднящий автофикшн, в котором автор и герой срастаются. Слушаю интервью Васякиной на канале Книгогид и понимаю, что местами она пытается отделить себя от своего персонажа и реального отца от книжного, но сила притяжения сильнее. Они неизменно сливаются в одно. Нет, наверное, мощнее по силе воздействия на читателя жанра, чем такой автофикшн. Травмированный взрослый берет и перерабатывает свои боли, умело, в силу образования, превращая их в роман.
Деромантизация о Боже, опять «де-» бандитских х важная часть «Степи». Есть у нас особая потребность в ностальгии, даже если опыт был травмирующим.
Однако одно дело ностальгия, другое - приукрашивание действительности. Мозг ведь часто отбрасывает тревожные моменты прошлого, превращая воспоминания детства в патоку. Автор-героиня была тогда счастлива, живя по законам своей семьи, с легкостью их усваивая. Взрослая Васякина страдает от осознания неправильности и соучастия. Как раз моя любимая тема: а это точно, что нужно расковыривать старые раны и нести с собой всю жизнь этот груз?
Точно ли, что модные сегодня психологи помогают выйти из тревожного состояния? Мне все больше кажется, что происходит обратное. Гибкая человеческая психика хорошо работает с памятью, сглаживая углы, аннулируя ужасы.
Нет, нужно вытащить их наружу и ещё раз прожить, чтобы больше уже не забывать! Не знаю, сомнительная практика. Время покажет. Интересный пласт романа знакомство во взрослом возрасте с папой, годами жившем в воспоминаниях.
Одно дело, когда ты все время находишься рядом с человеком, и совсем другое, когда расстаёшься на очень долго, а потом узнаешь его заново. Несовпадение картинки реальной и идеализированной наверняка травмируют почти смертельно.
Да, был бандитом, но крутым, приносящим в дом блага, которых не было у других. Или лучше сегодняшний отец - угасающий грубый дальнобойщик, которого мало что интересует в этом мире.
Просто призрак того, большого и сильного. Спасибо Оксане за откровение, за обнажение перед читателем. Вижу, что это общая характеристика нового поколения писателей в России. При этом ей не стать банальной, потому что у каждого разный опыт, несмотря на общий культурный фон. Снова и снова нас огорашивает то, что выходит из внутреннего мира на поверхность бумаги, печатается немалыми тиражами.
Сильно, больно. Это шедевр. Прошла примерно неделя с того времени, как слушала книгу в исполнении автора - я из поколения родителей Оксаны Васякиной и чтобы написать "авторки", пришлось бы себя переламывать.
Так вот, прошла неделя, а голос ее во мне. Не в ушах и не в голове, а в груди, чуть выше солнечного сплетения. Там, где живет душа.
Это место, а не ум и не сердце отозвалось на самое начало книги. Вот она говорит, что степь похожа на жилистый кусок мяса, а потом - что на мягкий живот. А я в это время вообще мариную огурцы и душа лежит в груди, мягким комочком, хочет, чтоб не трогали, душа изболелась-исплакалась за последние месяцы, но вот прямо сейчас на привычные ранки нарастает мозоль , нехорошо, но как не порадоваться прекращению боли?
Вдруг, слушая это про степь, чувствую, что душа набухает, заполняет всю меня, а когда подступает к глазам, появляются слезы. Не оттого, о чем этот текст, а оттого, какой. Простой, лишенный красивости, прекрасный. Он как оправдание и воскрешение всего жившего. Не в федоровском смысле общего дела и не в христианском второго пришествия, а вот были, ходили ползали, скакали, летали, плавали разные по этой степи многие миллионы лет, и все они сейчас снова в ней, и она так же неотвратимо поглощает их.
Как поглотит нас, так же равнодушно. Так не было год назад, когда я читала "Рану". Тогда думалось: как хорошо, смело и откровенно, точно в деталях, горько без придавливания слезной железы. Об отношениях между родителями, когда они были вместе, и о жизни без отца, который исчезает из твоего пространства на десять лет а потом появляется ненадолго, чтобы скоро уйти насовсем.
Но и за то время, что вы проводите вместе, вам так ни разу и не удается толком поговорить. Он, твой отец, легко и как-то мгновенно налаживает контакт с другими мужиками, которые оказываются рядом, он видит в них людей. Садится в пойманную "Нивку" иномарки принципиально не тормозит на переднее сиденье: "едем на оптовку, затаривать тебя".
Еще раз, чтобы понятнее: вы самые родные друг другу на этом свете люди, вы давно не виделись, он специально подгадал рабочий график, чтобы навестить тебя, поддержать, помочь продуктами. И вот, он садится на переднее сиденье, разговаривает с водителем, а ты сзади одна, выключенная из фрейма.
Не по необходимости, не оттого, что рядом с тобой на заднем нет места - лежит, например, что-то, и не потому, что он хочет тебя наказать. Я часто бываю в степи, особенно весной. Именно в этот период она необычайно красива. Она кажется живой, молодой — это великолепный тюльпанный океан, в котором ревут не волны, а краски. Выйдешь пораньше. Солнце только восходит. Где — то высоко поёт невидимый жаворонок, впереди промелькнёт суслик.
Неожиданно утреннюю тишину нарушает громкое, торжественное и чуть печальное курлыканье. Журавлиная песня несётся над степью. Увидеть их — редкое и радостное событие для каждого человека.
Вокруг расстилается ровный ковёр зелени, а вдалеке стоит одинокий курган. И даже злая верблюжья колючка окрашивается зеленью, и молодые шипы её нежны и мягки. Тут дуновение ветра отдаётся тихой песней в ушах. А когда идёт дождь, он будто весь из серебряного бисера: тогда далеко — далеко разносятся звуки, подобно весёлому смеху.
В конце августа зелени в степи уже не увидишь. Сплошь тянется ковёр жёлтых трав. Когда видишь её впервые, калмыцкая ковыльная степь кажется нищей и тоскливой.
Кажется, что один и тот же сточенный ветрами холм плывёт да плывёт перед ним, всё один и тот же завиток дороги разворачивается и разворачивается, уходит в поднебесье.
